РОСТОВСКИЕ РАКИ УЛЕТАЛИ ВО ФРАНЦИЮ, А НАШЕ ПИВО УПЛЫВАЛО В ТУРЦИЮ
Что пили в Ростове 20-30-х годов, чем закусывали, в какие питейные заведения ходили? Об этом - новый рассказ коренного ростовчанина Бориса Игоревича Кинуса.
ВОДКА... ПО 48 КОПЕЕК!
В те годы ростовчане, как правило, водку не пили. Такого алкоголизма, как сейчас, в Ростове не замечалось. Хотя водка тогда продавалась дешевая. Бутылка, в которую помещалось чуть меньше пол-литра, стоила 48 копеек. Причем можно было сэкономить на пустой таре и на пробках. В приемных пунктах за бутылку из-под водки давали восемь копеек, а за пробку, которая привозилась из-за границы, - четыре копейки. Пробки принимали, если в них не было дырок. Поэтому заядлые выпивохи никогда не пользовались штопором, а выбивали пробку ударом по донышку бутылки.
Самый любимый русскими людьми алкогольный напиток в Ростове в основном потребляли портовые грузчики и босяки (так называли в Ростове всякий сброд). Водка продавалась в специальных магазинах, которые в народе называли «монопольками» (у них имелось монопольное право на продажу водки). Одна такая «монополька» находилась на углу улицы Станиславского и переулка Братского.
ВИНО ПИЛИ И ВИНОМ ЗАКУСЫВАЛИ
Молодежь и низкооплачиваемая часть ростовского населения предпочитали разливное вино - сухое, столовое или «Кахетинское красное». «Четверть», в которую вмещалось три литра вина, стоила один рубль 60 копеек. По Большой Садовой было раскидано много частных подвальчиков, в которых можно было опрокинуть стаканчик дешевого вина. Если напиток был теплый, то его, как правило, не брали - уходили в другой подвальчик, где вино держали на льду. Под выпивку брали много винограда, который продавали прямо на улицах. Угощая девушек виноградом, молодые люди говорили: «Не хотите ли откушать вина в капсуле?»
Молодежь ходила по Большой Садовой в четыре ряда. Излюбленный маршрут - от переулка Соборного до проспекта Ворошиловского. Здесь пили вино, знакомились, назначали свидания... Пока прогуливались в одну сторону - обязательно подкреплялись пятью-шестью стаканчиками кахетинского. Назад шли веселые, жизнерадостные.
Народ посолиднее и побогаче (служащие, мелкие предприниматели) любил десертное вино - портвейн, малагу, мадеру, «Церковное», «Цимлянское шипучее», рислинг. Шампанских вин в те годы в России вообще не делали. Шампанское доставлялось из-за границы и стоило приличных денег. В Ростове шампанское стали впервые делать в середине тридцатых годов, на базе виноматериалов станицы Пухляковской, в которой росли шикарные сорта винограда. Разместился первый завод в бывшем маргариновом цехе, который возвели неподалеку от комбината «Рабочий». В то время маргарин почти никто не покупал - было много масла. Содержать цех стало невыгодно, и его переоборудовали под производство шампанского.
ПИВО И РАКИ В «БУЛОНСКОМ ЛЕСУ»
Особая любовь была у ростовчан к пиву. Отличнейшее пиво в Ростове выпускал пивзавод, построенный еще до революции, - «Южная Бавария». Пиво делалось строго по технологии. За этим следил приглашенный из Германии немец-пивовар. После гражданской войны завод переименовали в «Зарю». Сорта были самые разные - «Трехгорное», «Пильзенское», «Портер», «Бархатное», «Мартовское»... В 1933 году, когда в ростовском порту появились первые теплоходы-рефрижераторы - «Профком» и «Судком», - ростовское пиво стали вывозить на экспорт. В Турцию.
Пивных баров было понастроено в Ростове видимо-невидимо. Пивнушка для простого люда располагалась на Большой Садовой на месте магазина «Аккорд». Витрину заведения украшала пузатая пивная кружка, истекающая белоснежной пеной. Здесь собирался простой рабочий люд. Компания в два-три человека заказывала пиво и сотню раков. Воблу или другую сушеную рыбу, как правило, к пиву тогда не брали. Хватало раков. Самых крупных в Ростов привозили со станции Каял, где после половодья образовывались большие заливные луга. Летом, в самую «рачью» пору, оттуда ежедневно вылетал небольшой самолет, который доставлял донской деликатес в Париж.
Пивбар «Заря» находился на углу Большой Садовой и переулка Соборного (магазин «Ландыш»). Там в придачу к пиву и ракам шла музыкальная программа. В баре играл слепой гармонист Зайцев. Его коронным номером было исполнение марша собственного сочинения «Перекоп». Завсегдатаи пивнухи знали, что слепой музыкант во время гражданской войны переправлялся через залив Сиваш, воевал на Крымском перешейке, был ранен и потерял зрение. Обо всем этом и пел гармонист. Водку в «Зарю» (как, впрочем, и во все остальные пивбары) приносить с собой не разрешалось. Мол, раз пришли в пивнуху - вот и пейте наше пиво! Но посетители хитрили. Водку наливали прямо в пиво - для вкуса и для крепости.
В подвале магазина «Океан», на углу Большой Садовой и переулка Николаевского (ныне переулок Семашко), размещался пивбар более высокого класса - «Гранд-бар-Риш». Здесь была вентиляция. А на углу Большой Садовой и переулка Казанского (ныне переулок Газетный), тоже в подвале, находился самый лучший и престижный ростовский пивбар – «Булонский лес». Здесь все было очень культурно: и вентиляция, и белые скатерти на столах, и тщательно вымытые, сверкающие бокалы...
Перед барами и ресторанами стояли ростовские проститутки. Одевались и красились они не вызывающе, но что-то сразу отличало их от остальных женщин. В основном проститутки «снимали» мужчин не ради больших заработков, а чтобы хоть как-то прокормиться. Среди девиц легкого поведения встречались и бывшие дворянки, и деревенские девушки. Ростовские проститутки даже сложили про себя песню:
Не плачь, подружка, ты, девушка
гулящая,
Не мучь ты душу, объятую тоской,
Людьми и властью мы падшими
отмечены,
В сердце холод, утехи не найдешь,
Так наливай же, ночь начинается.
СПИРТ ЗАКУСЫВАЛИ ЛАКОМ
В 20 - 30-е годы найти в Ростове работу было очень трудно. Пьянчужка, застигнутый на «месте преступления», тут же вылетал на улицу. Получить хоть какую должность по блату было невозможно - только через биржу труда. Но пили все равно. Только понемножку.
«Когда я работал на электромеханическом ремонтном заводе ЧШРЗ (ныне «Электроинструмент»), - рассказывает Борис Игоревич, - у нас трудился старший электромонтер Рыбаков. Стопку водки он выпивал, по привычке, в обеденное время и закусывал ее куском сала. Это не было пьянством, скорее традицией. В столярном цехе трудился столяр Белоконь. Он себе к обеду добывал горячительный напиток бесплатно: в лак добавлял щепотку соли. При этом спирт отделялся, и столяр аккуратно сливал его себе в рюмочку. Правда, туда попадали хлопья свернувшегося лака, и, когда Белоконь выпивал спирт, они приклеивались к его усам. Как-то их даже пришлось из-за этого остричь».
Два приятеля Бори Кинуса - Витя Меринов и Костя Щедрин (отец композитора Родиона Щедрина) в30-е годы пошли работать в театр имени Луначарского (ныне театр Горького). Виктор Меринов рассказывал Борису об эфиромании, которая охватила тогда артистов. Серный эфир (его можно было купить в аптеке) они наливали на ладошку и нюхали. «Такое впечатление после этого, как будто летишь по голубой звенящей спирали», - делился с Борисом опытом эфиромана Виктор Меринов.
ПЬЯНИЦА-АРХИТЕКТОР БЫЛ НАСТОЯЩИМ АРИСТОКРАТОМ
По соседству с Кинусами, в большом подвальном помещении, жила семья Полубатько, которая очень гордилась своим происхождением. Все Полубатъки от мала до велика рассказывали, что они являются прямыми наследниками украинского гетмана Полубатько. Какое-то время ростовские потомки гетмана даже посылали иски в лондонский суд на право наследования денег богатого предка (по-преданию, гетман Полубатько переправил в Англию бочонок с золотом).
Одна из дочерей стариков Полубатъко, переехавших из Украины в Ростов, Мария, вышла замуж за архитектора-ростовчанина Журавлева. Полубатъко отдали ему в жены свою дочь, так как считали архитектора настоящим аристократом. Молодые поселились рядышком с родителями - в одном дворе, в соседнем подвале. Журавлева хорошо знали в городе, частные предприниматели заказывали архитектору проекты своих магазинов, торговых рядов... Но вот беда! Талантливый архитектор стал спиваться. По этому поводу его стали пилить старшие Полубатько. Особенно старуха - вредное, сгорбленное существо.
Дома Журавлев никогда не пил. С работы возвращался уже в стельку пьяный. Станет у подвала, в котором жила старуха Полубатько, топает ногой и повторяет только два слова: «Дерьмо такое». Журавлев был настоящим пьяницей-аристократом. Не было такого случая, чтобы он кого-то оскорбил, обидел или с кем-то из соседей поругался. Самые ругательные слова, которые были у него в лексиконе, - «дурак» и «дерьмо».
Однажды Журавлеву поручили подготовку проекта санатория в Ейске. А в то время («когда не было такого количества дармоедов, как сейчас»), архитектор должен был руководить строительством своего объекта. Поэтому полубатъковский зять уехал в длительную командировку в Ейск. Деньги для зарплаты себе и строителям в банке получал тоже он. Как-то, сходив в банк, Журавлев заглянул в бар, чтобы выпить стопочку водки. Но не удержался и пропил в ейской забегаловке всю свою зарплату до последней копейки. Однако деньги рабочих архитектор не тронул. Чтобы не растерять их по дороге, Журавлев попросил у бармена длинную веревку, привязал к ней толстые пачки купюр и потащил их за собой в гостиницу.
Судьба добродушного архитектора-пьянчужки сложилась трагически. Постепенно ему перестали давать работу. Журавлев пропил все, что у него было. В доме не осталось даже кровати. На полу лежал матрас, застеленный газетками. Мария часто уходила от мужа к родителям. И вот однажды спившийся аристократ, вернувшись домой вдребезги пьяный, прилег на матрасик, закурил и заснул. Гореть в подвале было нечему, но горящая папироска упала на матрас, и тот задымился. Во сне Журавлев задохнулся от дыма.
«Я мало кого могу вспомнить из пьяниц, - признался мне напоследок Борис Игоревич. - У нас во дворе многие жили - и рабочие, и интеллигенция, и даже один грузчик. Так даже тот не пил. Он рыбалкой больше увлекался. Чтобы пьянство в Ростове было уж такое разгульное - этого я не припомню. Вот женщины в Ростове были всегда красивые - это да. Из Москвы в Ростов ехали жениться. А еще - покупать изящную обувь. Ростовские сапожники славились не пьянством, а искусным мастерством».
